Неточные совпадения
Он ни во что не вмешивался, довольствовался умеренными данями, охотно захаживал в кабаки покалякать с целовальниками,
по вечерам выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и
играл с подчиненными в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом «братик-сударик».
Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно,
по вечерам играли в карты.
— Досточтимый капитан, — самодовольно возразил Циммер, — я
играю на всем, что звучит и трещит. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели
играю днем, а на скрипке
по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, э? Виолончель — это моя Кармен, а скрипка…
Положимте, что так.
Блажен, кто верует, тепло ему на свете! —
Ах! боже мой! ужли я здесь опять,
В Москве! у вас! да как же вас узнать!
Где время то? где возраст тот невинный,
Когда, бывало, в
вечер длинный
Мы с вами явимся, исчезнем тут и там,
Играем и шумим
по стульям и столам.
А тут ваш батюшка с мадамой, за пикетом;
Мы в темном уголке, и кажется, что в этом!
Вы помните? вздрогнём, что скрипнет столик,
дверь…
По воскресеньям,
вечерами, у дяди Хрисанфа собирались его приятели, люди солидного возраста и одинакового настроения; все они были обижены, и каждый из них приносил слухи и факты, еще более углублявшие их обиды; все они любили выпить и поесть, а дядя Хрисанф обладал огромной кухаркой Анфимовной, которая пекла изумительные кулебяки. Среди этих людей было два актера, убежденных, что они
сыграли все роли свои так, как никто никогда не
играл и уже никто не
сыграет.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей;
по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки;
вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье и круглых, темных очках
играла на пианино «Молитву девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и
по воде косо влачилась за нею розовая тень.
Вечером он скучал в театре, глядя, как
играют пьесу Ведекинда, а на другой день с утра до
вечера ходил и ездил
по городу, осматривая его, затем посвятил день поездке в Потсдам.
— Уж хороши здесь молодые люди! Вон у Бочкова три сына: всё собирают мужчин к себе
по вечерам, таких же, как сами, пьют да в карты
играют. А наутро глаза у всех красные. У Чеченина сын приехал в отпуск и с самого начала объявил, что ему надо приданое во сто тысяч, а сам хуже Мотьки: маленький, кривоногий и все курит! Нет, нет… Вот Николай Андреич — хорошенький, веселый и добрый, да…
— Послушай, Райский, сколько я тут понимаю, надо тебе бросить прежде не живопись, а Софью, и не делать романов, если хочешь писать их… Лучше пиши
по утрам роман, а
вечером играй в карты:
по маленькой, в коммерческую… это не раздражает…
В шесть часов
вечера все народонаселение высыпает на улицу,
по взморью,
по бульвару. Появляются пешие, верховые офицеры, негоцианты, дамы. На лугу, близ дома губернатора,
играет музыка. Недалеко оттуда, на горе, в каменном доме, живет генерал, командующий здешним отрядом, и тут же близко помещается в здании, вроде монастыря, итальянский епископ с несколькими монахами.
От таких развлечений, как театр и концерты, он уклонялся, но зато в винт
играл каждый
вечер, часа
по три, с наслаждением.
За все время, пока он живет в Дялиже, любовь к Котику была его единственной радостью и, вероятно, последней.
По вечерам он
играет в клубе в винт и потом сидит один за большим столом и ужинает. Ему прислуживает лакей Иван, самый старый и почтенный, подают ему лафит № 17, и уже все — и старшины клуба, и повар, и лакей — знают, что он любит и чего не любит, стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго, рассердится вдруг и станет стучать палкой о пол.
В тот
вечер, когда было написано это письмо, напившись в трактире «Столичный город», он, против обыкновения, был молчалив, не
играл на биллиарде, сидел в стороне, ни с кем не говорил и лишь согнал с места одного здешнего купеческого приказчика, но это уже почти бессознательно,
по привычке к ссоре, без которой, войдя в трактир, он уже не мог обойтись.
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые должен был проводить в гошпитале и Академии; так прожила она около месяца, и все время были они вместе, и сколько было рассказов, рассказов обо всем, что было с каждым во время разлуки, и еще больше было воспоминаний о прежней жизни вместе, и сколько было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый
вечер ездили
по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они
играли в дурачки, они
играли в лото, она даже стала учиться
играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
Дедушка молча встает с кресла и направляется в комнаты. Он страстно любит карты и готов с утра до
вечера играть «ни
по чем». Матушка, впрочем, этому очень рада, потому что иначе было бы очень трудно занять старика.
Серафима относилась к сестре как-то безразлично и больше не ревновала ее к мужу.
По целым дням она ходила вялая и апатичная и оживлялась только
вечером, когда непременно усаживала Харитину
играть в дурачки. Странно, что Харитина покорно исполняла все ее капризы.
Почти каждый день на дворе, от полудня до
вечера,
играли трое мальчиков, одинаково одетые в серые куртки и штаны, в одинаковых шапочках, круглолицые, сероглазые, похожие друг на друга до того, что я различал их только
по росту.
Дождливыми
вечерами, если дед уходил из дома, бабушка устраивала в кухне интереснейшие собрания, приглашая пить чай всех жителей: извозчиков, денщика; часто являлась бойкая Петровна, иногда приходила даже веселая постоялка, и всегда в углу, около печи, неподвижно и немотно торчал Хорошее Дело. Немой Степа
играл с татарином в карты, — Валей хлопал ими
по широкому носу немого и приговаривал...
Они рассказали ему, что
играла Настасья Филипповна каждый
вечер с Рогожиным в дураки, в преферанс, в мельники, в вист, в свои козыри, — во все игры, и что карты завелись только в самое последнее время,
по переезде из Павловска в Петербург, потому что Настасья Филипповна всё жаловалась, что скучно и что Рогожин сидит целые
вечера, молчит и говорить ни о чем не умеет, и часто плакала; и вдруг на другой
вечер Рогожин вынимает из кармана карты; тут Настасья Филипповна рассмеялась, и стали
играть.
Днями она бегала
по купеческим домам, давая полтинные уроки толстоногим дщерям русского купечества, а
по вечерам часто
играла за два целковых на балах и танцевальных вечеринках у того же купечества и вообще у губернского demi-mond’а. [полусвета (франц.).]
Он самоучкой, чтобы быть чем-нибудь полезным, выучился
играть на скрипке и теперь
по вечерам играет танцы, а также траурный марш для загулявших приказчиков, жаждущих пьяных слез.
В тот же
вечер, часов около одиннадцати, она искусно навела в разговоре нотариуса на то, чтобы он показал ей его несгораемый ящик,
играя на его своеобразном денежном честолюбии. Быстро скользнув глазами
по полкам и
по выдвижным ящикам, Тамара отвернулась с ловко сделанным зевком и сказала...
«Каждый
вечер я
играю роль прекрасного Иосифа, но тот
по крайней мере хоть вырвался, оставив в руках у пылкой дамы свое нижнее белье, а когда же я, наконец, освобожусь от своего ярма?»
Катались на лодках
по Днепру, варили на той стороне реки, в густом горько-пахучем лозняке, полевую кашу, купались мужчины и женщины поочередно — в быстрой теплой воде, пили домашнюю запеканку, пели звучные малороссийские песни и вернулись в город только поздним
вечером, когда темная бегучая широкая река так жутко и весело плескалась о борта их лодок,
играя отражениями звезд, серебряными зыбкими дорожками от электрических фонарей и кланяющимися огнями баканов.
Священные книги она читала только тогда, когда говела; впрочем, это не мешало ей во время говенья
по вечерам для отдыха
играть в пикет с моим отцом, если он был тут, или с Александрой Ивановной.
Точно
по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал на нее,
играя с ней
по вечерам в карты.
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука в халат, со щегольской гитарой в руках, укладывался в гостиной, освещенной только лунным светом, на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично
играл на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
В учителя он себе выбрал,
по случаю крайней дешевизны, того же Видостана, который, впрочем, мог ему растолковать одни только ноты, а затем Павел уже сам стал разучивать, как бог на разум послал, небольшие пьески; и таким образом к концу года он
играл довольно бойко; у него даже нашелся обожатель его музыки, один из его товарищей,
по фамилии Живин, который прослушивал его иногда
по целым
вечерам и совершенно искренно уверял, что такой игры на фортепьянах с подобной экспрессией он не слыхивал.
Она ему на фортепьяно
играла и книги читала
по вечерам, а дедушка ее целовал и много ей дарил… все дарил, так что один раз они и поссорились, в мамашины именины; потому что дедушка думал, что мамаша еще не знает, какой будет подарок, а мамаша уже давно узнала какой.
Я гулял — то в саду нашей дачи, то
по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую-нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия
играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою
вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
По вечерам в господском саду
играл оркестр приезжих музыкантов и
по аллеям гуляла пестрая толпа заводской публики.
— Генерал весь
вечер пробудет у Евгения Константиновича, и мы с вами можем потолковать на досуге, — заговорила Нина Леонтьевна, раскуривая сигару. — Надеюсь, что мы не будем
играть втемную… Не так ли? Я,
по крайней мере, смотрю на дело прямо! Я сделаю для вас все, что обещала, а вы должны обеспечить меня некоторым авансом… Ну, пустяки какие-нибудь, тысяч двадцать пока.
Действительно, с тех пор как умерла моя мать, а суровое лицо отца стало еще угрюмее, меня очень редко видели дома. В поздние летние
вечера я прокрадывался
по саду, как молодой волчонок, избегая встречи с отцом, отворял посредством особых приспособлений свое окно, полузакрытое густою зеленью сирени, и тихо ложился в постель. Если маленькая сестренка еще не спала в своей качалке в соседней комнате, я подходил к ней, и мы тихо ласкали друг друга и
играли, стараясь не разбудить ворчливую старую няньку.
Остаться здесь — это значит опуститься, стать полковой дамой, ходить на ваши дикие
вечера, сплетничать, интриговать и злиться
по поводу разных суточных и прогонных… каких-то грошей!.. бррр… устраивать поочередно с приятельницами эти пошлые «балки»,
играть в винт…
Целый день Василий видел, как господа и барышни
играли, ездили кататься, гуляли, а
по вечерам и ночам
играли на фортепьяно, на скрипке, пели, танцовали.
Так время шло. Настеньке было уж за двадцать; женихов у ней не было, кроме одного, впрочем, случая. Отвратительный Медиокритский, после бала у генеральши, вдруг начал каждое воскресенье являться
по вечерам с гитарой к Петру Михайлычу и, посидев немного, всякий раз просил позволения что-нибудь спеть и
сыграть. Старик
по своей снисходительности принимал его и слушал. Медиокритский всегда почти начинал, устремив на Настеньку нежный взор...
В остальную часть
вечера не случилось ничего особенного, кроме того, что Полина,
по просьбе князя, очень много
играла на фортепьяно, и Калинович должен был слушать ее, устремляя
по временам взгляд на княжну, которая с своей стороны тоже несколько раз, хоть и бегло, но внимательно взглядывала на него.
Но, как бы ни было,
вечер он проектировал все-таки с большим расчетом; только самые интимные и нужные люди были приглашены: губернатор с губернаторшей и с адъютантом, вице-губернатор с женой, семейство председателя казенной палаты, прокурор с двумя молодыми правоведами, прекрасно говорившими по-французски, и, наконец, инженерный поручик, на всякий случай, если уж обществу будет очень скучно, так чтоб заставить его
играть на фортепьяно — и больше никого.
На другой день
вечером опять егерская музыка
играла на бульваре, и опять офицеры, юнкера, солдаты и молодые женщины празднично гуляли около павильона и
по нижним дорожкам из цветущих душистых белых акаций.
И, если говорить
по правде, уже не в Машеньку ли влюбился, по-настоящему и мгновенно, несчастный юнкер в тот
вечер, когда она
играла Шопена, а он стоял, прислонившись к пианино, и то видел, то не видел ее нежное лицо, такое странное и такое изменчивое в темноте.
Хворый Кавинин, впрочем, так как ему запрещено было
по вечерам спускаться в сад, пожелал
играть в преферанс, который составлял единственное его развлечение и в который он до сих пор мастерски
играл.
В кофейной Печкина
вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем
по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию в Москве: в настоящем случае он
играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и
по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как в какие-нибудь коконы, в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи
по трактирам.
— У меня на
вечере; человек пятьдесят гостей было. Я,
по твоему доброму совету, не
играю больше в банк, а хожу только около столов и наблюдаю, чтобы в порядке все было.
И закурил же он у нас, парень! Да так, что земля стоном стоит,
по городу-то гул идет. Товарищей понабрал, денег куча, месяца три кутил, все спустил. «Я, говорит, бывало, как деньги все покончу, дом спущу, все спущу, а потом либо в наемщики, либо бродяжить пойду!» С утра, бывало, до
вечера пьян, с бубенчиками на паре ездил. И уж так его любили девки, что ужасти. На торбе хорошо
играл.
Ее постоянно окружали офицеры дивизии, стоявшей в городе,
по вечерам у нее
играли на пианино и скрипке, на гитарах, танцевали и пели. Чаще других около нее вертелся на коротеньких ножках майор Олесов, толстый, краснорожий, седой и сальный, точно машинист с парохода. Он хорошо
играл на гитаре и вел себя, как покорный, преданный слуга дамы.
Он ловко
играл в карты на деньги и удивлял своим обжорством; как голодная собака, он постоянно терся около кухни, выпрашивая куски мяса, кости, а
по вечерам пил чай с Медвежонком и рассказывал про себя удивительные истории.
Я часто
по вечерам выходил
играть с нею и очень полюбил девочку, а она быстро привыкла ко мне и засыпала на руках у меня, когда я рассказывал ей сказку.
Уже
по вечерам нынче Передонов не ходил
играть на биллиарде. После обеда он запирался в спальне, дверь загромождал вещами, — стул на стол, — старательно заграждался крестами и чураньем и садился писать доносы на всех, кого только вспомнит. Писал доносы не только на людей, но и на карточных дам. Напишет — и сейчас несет жандармскому офицеру. И так проводил он каждый
вечер.
Каждый день так делал Передонов
по одному посещению перед обедом, — больше одного не успевал, потому что везде надо было вести обстоятельные объяснения.
Вечером по обыкновению отправлялся
играть на биллиарде.
Уже заодно Передонов пригласил ее с мужем на
вечер сыграть в стуколку
по маленькой.